Однажды утром из небольшой городской квартиры где-то на высоком этаже, люди ушли на работу. Впрочем, так было вчера, позавчера, на прошлой неделе и вообще — всегда, сколько помнили звери. Иногда люди оставались дома днём и спали до обеда. Потом ели и опять спали. Это называлось - «выходные». Но сегодня они ушли.

Огромный старый пёс встал на задние лапы, упёрся передней правой в дверь, заглянул выпуклым зрачком в дверной глазок. Лестничная клетка почти пуста, только у мусоропровода копошится соседская старуха. Кто-то укусил собаку за ногу. Это, конечно же, котяра. Мелкая живность, до глазка ему в жизни не дотянуться.

«Ну чё там, чисто?»
Пёс снисходительно посмотрел вниз: «Чисто. Ушли.»

Кот, насвистывая, пошёл на кухню варить кофе на двоих. Откуда у него эти аристократические замашки - неизвестно. Хозяева подобрали чахлую дохлятину размером с кулак около помойки. Кто его мама, кто папа? Байстрюк... Но за злопамятный характер имя себе заслужил звучное — Ссан-Ботинков.

А вот у него, пса, четырнадцать задокументированных поколений в родословной. И имя его должно было бы звучать как Фердинанд II Ожиговский. Солидно и впечатляюще. Собственно, так у него и записано в паспорте. Однако, когда будущие хозяева выбирали щенка в питомнике, он, единственный из всех, сдуру поздоровался с ними. Громко, отчётливо и басовито сказал: «Гав!» С тех пор его так и звали: Пёс Гавнов.

Пёс вздохнул, потянулся руками в стороны. В пояснице звучно хрустнуло. «Вот к чему приводит пресмыкание на четырёх лапах!» Заложив руки за спину и в задумчивости покачивая головой, он поплёлся в гостиную просматривать новости за хозяйским ноутбуком.

Пёс скучал по газетам. С ними гораздо хлопотней, чем с компьютером — собачьи лапы не приспособлены к листанию тонкой бумаги. Но с потерей газет был утрачен чарующий типографский запах сопричастности. Новости теперь не пахли выпукло и остро, большая их часть вообще никак не пахла. Иногда псу казалось, что события не отслеживают, а придумывают.

Зрение в последнее время стало ни к чёрту, поэтому для чтения приходилось надевать оставшиеся от бабушки очки — тайную собачью собственность. К тому же псу казалось, что в очках он растёт в кошачьих глазах.

Следом за кофейным ароматом из кухни пришёл кот с двумя маленькими чашками, печеньем и остатками йогурта от хозяйского завтрака. Звери уютно расположились на диване, обложившись подушками. Пёс покашлял в пясть и принялся читать.

«На 95-ом году жизни скончалась актриса N. Патриарх выразил свое сочувствие. Президент позвонил родным. Вся театральная Москва скорбит». Фердинанд посмотрел поверх очков на кота. «Нет, ну вот что это за хрень?»
«А что не так? Старушка окочурилась, все грустят.»
«У старушки последняя роль была пятьдесят лет назад. И эти пятьдесят лет всем было наплевать на неё. А тут — президент, патриарх! Театральная общественность! Это — кто, театральная общественность? Работники рампы, гардеробщицы, первый ряд зрителей?»
«Да тебе то что за дело? Понятно, что всем плевать на старушку. Зато информационный повод. Кто вспомнит о президенте и патриархе, если они не будут каждый день говорить какую-нибудь глупость? Глупость каждому обывателю понятна и интересна.»
«Послушай, котяра. Они же умные люди, эти вот сочувствующие...»
«Это тебе так кажется. Умному человеку в жизни не попасть во власть и не стать богатым. Во власть попадают не те, что говорят умное, а доступные. Чем глупее чиновник — тем больше народу его понимает и поддерживает.»
«Но вот патриарх! Он же Церковь возглавляет, обряды и таинства производит...»
«И что он — какает амброзией или фиалками? Ты вот — собака. Ешь, когда голоден, а Господь посылает еду. Хотя в жизни свечки не поставил. И в этом великая мудрость твоего бытия. »
Пёс уставился на кота. «Дерзко ты говоришь. Задеваешь чувства верующих».
Кот макнул в йогурт последний кусок печенья и усмехнулся. «Верующих душа волновать должна, а не кошачьи речи. Ну так-то ты прав, конечно. Верующие — страшные люди. Сына Божьего, и того распяли. А уж меня просто разорвут в клочья».

Кот подмял под себя подушку и затряс задом, утробно рыча.
«Тьфу на тебя, маньяк чертов! Только что рассуждал о вселенских проблемах, и на тебе — онанирует!» Пёс искренне расстроился.
«Да ладно, сам-то не без греха!» Кот униженно слез с подушки. «Кто на Новый год над хозяевским начальником надругался?»
«Это другое, примитивное ты животное... Ашот Никодимович нажрался, да ещё в гостях у подчинённого. Вёл себя, как свинья. Это был необходимый воспитательный процесс, а не акт любви».

Звери надолго замолчали.

«Хорошо бы скорей на дачу», примирительно вздохнул пёс. «Видел, хозяин новую табличку на калитку сделал? «Злая собака». Хихикнул - «Это я - «Злая собака!»
«Дурацкая табличка. Ни о чём». Кот всё ещё дулся.
«Как это ни о чём?»
«Предупреждать надо о последствиях. Что толку писать «Высокое напряжение»? Другое дело: «Не влезай — убьёт!» Так и с тобой: «Злая собака»... Ну и что? Может — злая, но мелкая? Может, злая, но трусливая? Я бы написал: «Покусаю и обоссу!» Вот это вот страшно.»
«Зануда ты... Да и на табличку плевать». Пёс мечтательно закатил глаза - «Буду жить на улице, смотреть на звёзды ночами... Есть там одна, маленькая такая... Всё время меняет свой цвет.»
«Это я зануда?! Занудней, чем глядеть на звёзды, и нет ничего... Ты бы ещё на луну повыл!»
Пёс бережно сложил очки и с жалостью посмотрел на кота. «Нет в тебе, Ботинков, ни капли романтики.» Подумал и добавил: «От того и шерсть у тебя жидковата. С такой шерстью в других мирах делать нечего.»

Пёс замер. Раньше он всегда слышал лязг дверей лифта. Но недавно двери починили. Да и слух уже не тот, конечно. В коридоре послышался цокот каблуков хозяйки, уже под самой дверью, и звон ключей на связке. Фердинанд захлопнул ноутбук, кот опрокинул поднос с объедками за диван. Звери бегом бросились в прихожую и уселись перед дверью. Котяра толкнул плечом пса в ляжку: «Высунь язык, сучий потрох!» Собака послушно свесила длинный язык на бок, отчего морда приобрела обычное дурашливое выражение.

...

Ночью у старой собаки остановилось сердце. Глаза тускло приоткрылись, грудь сделала полувдох, и жизнь покинула тело несколькими каплями мочи на подстилке.

Сиротливая фигурка кота застыла на подоконнике. Зверёк сидит и глядит вверх. Где-то там, в холодной черноте, висит маленькая, невидимая коту звезда. Несуразно махая лапами, к этой звезде плывёт невесомый пёс. Седая шерсть мягко искрится в свете миллиардов светил, и каждому из них нет никакого дела до одинокой фигурки на подоконнике.